Психические расстройства

Психические расстройства: обрести себя заново

Кажется, что ментальное расстройство — это приговор. Но что, если это не так? Этот проект — голоса тех, кто живет с ментальным заболеванием каждый день. Это поиск ответа на главный вопрос: как, несмотря ни на что, продолжать жить — осознанно и полно?

Распространенность ментальных расстройств в мире продолжает расти. Если в 2017 году, по официальным подсчетам, с ними жили 10,7% населения планеты, то уже к 2019 году ВОЗ говорили о 970 миллионах человек — то есть о каждом восьмом жителе Земли.

Российская официальная статистика рисует иную картину: на учете в системе здравоохранения состоит около 1% населения.

Этот разрыв не означает, что ситуация в стране кардинально лучше. Речь скорее о «статистической невидимости» многих людей с психическими расстройствами.

Источник: Институт показателей и оценки здоровья

В этом проекте собраны истории людей, которые болеют ментальными заболеваниями. Три героини с тремя разными заболеваниями: пограничное расстройство личности, биполярное расстройство личности и тревожно-депрессивное расстройство.

Девушки уверены: болезнь – не конец. Счастливая жизнь – возможна.

История Лены. Пограничное расстройство личности (ПРЛ).

Пограничное расстройство личности (ПРЛ) — это психическое расстройство, которое сопровождается импульсивным поведением, резкими перепадами настроения, проблемами с самооценкой и извлечением уроков из прошлого опыта, а также с концентрацией и самоощущением, со склонностью к зависимостям и сложностями во взаимоотношениях с другими людьми).

ПРЛ – расплывчатый и сложный диагноз, многие сомневаются в его существовании из-за того, что его можно вывести в достаточно хорошую ремиссию до момента, пока не случится серьезный кризис. Существуют разные проявления ПРЛ. Конкретно мне поставили диагноз «эмоционально неустойчивое расстройство личности» в 2024 году, когда я пришла к психиатру с жалобой на то, что хочу покончить жизнь самоубийством.

ПРЛ – это трудно. Во-первых, при ПРЛ отсутствует эмоциональная регуляция, это бич всех людей с ПРЛ. У всех это проявляется по-разному.

У меня тихое ПРЛ. Люди с другими типами ПРЛ могут вступать в конфликты с окружающими людьми, могут ярко проявляться, в целом вести себя опасно для своей жизни и для жизни окружающих. У меня все эти процессы больше внутренние. Я ни в кого не бросаюсь кружками, не вступаю в открытые конфликты, но при этом испытываю сложности с восприятием людей. Сегодня утром я люблю какого-то человека, а вечером уже ненавижу без особых на то причин. От идеализации до обесценивания. Очень качает на разные спектры эмоций.

Связано это с тем, что нет осознания константности субъекта. Если здоровый человек держит в руке ручку и заводит её за спину – он знает, что эта ручка существует. Если человек с ПРЛ заводит ручку за спину – у него возникает страх, что этой ручки не существует. В том числе нет ощущения константности чувств окружающих людей, существования этих чувств вообще.

Доска в комнате героини

Что я такое? Как я могу выступить для себя опорой? Что мне нравится? Что мне не нравится? На все эти вопросы сложно ответить, если есть ПРЛ.

Во время дебюта моего ПРЛ в 13–14 лет (у меня уже тогда появились суицидальные тенденции и были сложные отношения с семьей и окружением) я писала в дневнике, что меня никто не любит, никто не понимает, меня все ненавидят и я всех ненавижу кроме двух-трёх друзей. Их имена в записи были написаны, потом зачеркнуты, потом снова написаны и снова зачеркнуты. Именно так работает ПРЛ. Это постоянное обнуление, неуверенность, неустойчивость.

Ключевой симптом ПРЛ – это пустота. Это не грусть, не печаль, не скука. Это дыра, которая поглощает весь мой опыт – влюбленности, события. Из-за этого появляются зависимости. Алкоголь, эмоциональные качели, запрещенные вещества. Всё, чтобы как-то избавиться от этой пустоты. Это ощущение, как будто я очень голодная, и сколько бы я ни ела – наесться не могу.

Терапия очень помогает в случаях с ПРЛ. С помощью терапии я начала отслеживать триггеры, которые приводили меня к срыву (есть даже термин – пограничный срыв). Я училась отличать зерна от плевел, понимать, что действительно люди имели в виду. Есть мем у тревожных людей про «ок.» (если есть точка – значит, что-то пошло не так). Жизнь с пограничным расстройством – это сплошное «ок.». Нет никаких оснований верить словам людей, нет оснований верить своим чувствам, пространству. Нет никакой стабильности. Человек с ПРЛ как котёнок или пугливый ребёнок цепляется за любые проявления людей и дорисовывает свою картину.

«Что действительно имели в виду?» – главный вопрос, который лично мне помогает распутывать клубок тревожных мыслей, которые уводят меня в истерику.
Терапевт часто выступает как замещающая фигура, на которую можно положиться. При ПРЛ есть большая проблема с тем, чтобы положиться на себя и на свои чувства. ПРЛ очень сильно бьет по концепции «я».

Моя личность сформирована из осколков людей, которые были в моей жизни. Как правило, это те, в кого я влюблялась. То есть до влюбленности я один человек, а после влюбленности – совершенно другой. В плане вкусов, слов, стиля в одежде.

Мне всегда тяжело понять, кто я. Понятно, что, если мне что-то откликнулось – значит, во мне это было изначально. Однако в моем случае я бессознательно ищу в своих влюбленностях ответ на вопрос «кто я такая?». Я получаю внутреннее разрешение на существование только в контакте с другим человеком. Я не помню себя без влюбленностей, я всегда влюблена. Поэтому я так отчаянно цепляюсь за идею: «если ушел один человек – надо найти нового». Если я влюблена – значит, я есть. А без этого меня как будто и нет.

В моей комнате вокруг меня куча плакатов на стенах. Эти плакаты помогают мне понять, кто я такая, что мне нравится. Без этих напоминаний я совсем теряюсь.

У меня есть страх отвержения: меня все покинут, меня никто не любит. Из-за этого чувства я часто первая ухожу из отношений или даже не успеваю в них вступить. Внутренняя пустота засасывает и не дает прочувствовать опыт внутреннего существования.

Моя пустота часто толкает на рискованное поведения. У меня бывало, что я сплю с людьми, которых я знаю всего пару часов, чтобы просто что-то почувствовать, размотаться, ощутить яркость жизни. Для меня вся жизнь проходила как бы под пеленой, а когда я спала со случайным человеком, имени которого я даже не знала, я чувствовала, что я живая. Тоже самое, когда я много пила, нарушала закон. Я чувствовала, что я существую.

“

ПРЛ опасно тем, что это заболевание делает из человека маятник. Тебя качнуло – и ты уже обнаруживаешь себя в каком-то притоне, в постели с кем-то, кого не знаешь или обрываешь все связи и режешь себя. Это аффект, ураган.

В чем плюсы такого несладкого положения? Люди с ПРЛ живые. Я тоже думаю, что я очень живая. ПРЛ – это жизнь на острее. Если хочется понять, что такое ПРЛ – послушайте песни Земфиры. ПРЛщики – это люди без кожи. Если они любят, то на 360, если ненавидят, то в сердцах. Как в песне Земфиры «НЕНАВИЖУ». Все воспринимается ярко-ярко-ярко.

Я могу привести такую метафору: если есть много еды со специями, постепенно развивается вкусовой анабиоз. Этот анабиоз можно перебить только еще какой-то более яркой пищей. Тоже самое у людей с ПРЛ, где специи – это накал чувств, а пресная пища – быт.

Помогают с ПРЛ справляться творческие переживания. Я пишу стихи, и для меня это один сплошной пограничный вопль. Я откатываюсь в базовые настройки своей психики и чувствую эмоциональные волны. Через стихи я могу безопасно для себя уйти в отчаяние и истерику, а потом вынырнуть из неё, когда закончу писать. В стихах для меня есть и жизнь, и смерть, и любовь, и потеря, и идеализация – всё на свете. Через яркий комок чувств это все приобретает свой символ, свою форму. Я думаю, что творчество – это один из немногих способов, который помогает людям с пограничным расстройством адаптироваться.

Люди с ПРЛ отличные психологи, но часто это бывает деструктивно для них самих. ПРЛщики очень эмпатичны, потому что нет границы между ними и другими людьми.

Стихи героини

Один из ярких плюсов пограничного расстройства – это страсть. Я мятежно и страстно живу, и также страстно отношусь к любому делу в своей жизни. Для меня было важно найти какое-то дело, в которое я буду перенаправлять свой импульс. Для меня этим делом стала психология.

Я очень трепетно отношусь к рефлексии и к себе, чтобы не допустить срыв и превращения моей жизни в кавардак. Мой страх того, что все пойдет не так в моей жизни пропорционален тому, как сильно я цепляюсь за порядок. За порядок в уме, в окружении… Мне это удается в том числе благодаря психотерапии, групповой терапии.

В 17 лет я попала к психологу с расстройством пищевого поведения (РПП), которое очень часто сопутствует ПРЛ. В кабинете я научилась эмоциональной регуляции и отслеживанию своих реакций на мир. Самое главное – я научилась способам, которые помогают мне совладать со своими срывами.

Книжная полка в комнате героини

Когда я вызывала рвоту и объедалась, я чувствовала, что я живая.

Очень часто люди сомневаются, что у меня ПРЛ, особенно учитывая, что я выгляжу как «нормис». У меня тихое пограничное расстройство. По большому счету никто даже мог не догадываться, что у меня была попытка суицида в 17 лет. В тот день я была в университете, потом вернулась домой и очень четко и без особых ярко выраженных причин (что характерно для ПРЛ) решила – хочу себя убить. Есть стереотип, что ПРЛщики – это «фрики», которые обязательно громкие и яркие. Это не всегда так. Я яркий тому пример.

ПРЛ на самом деле достаточно распространенное заболевание. Оно идёт в спайке с СДВГ, с РПП, с тревожными расстройствами. У этого заболевания огромная распространенность. Сейчас мы находимся в достаточно тяжелой культурной среде, в которой в целом наличие любого заболевания ставится под сомнение. ПРЛ не исключение. К тому же, ПРЛ действительно тяжело диагностировать. Может прийти человек с паническими атаками, зависимостями или РПП. Редко получается докопаться до первопричины, которая вполне может лежать в ПРЛ.

Та же булимия, которой я болела, была попыткой наполниться, зажрать пустоту. При ПРЛ тяжело почувствовать, что я существую. Когда я вызывала рвоту и объедалась, я чувствовала, что я живая.

Полка воспоминаний в комнате героини

Я пила нормотимики и антидепрессанты. Последние полгода у меня было непростое состояние, я немного посидела на таблетках. Пропила, восстановилась. Сейчас я без таблеток. Таблетки нужны в первую очередь организму, психологически нужно справляться самой.

Я себя не идентифицирую как человека с ПРЛ, для меня это очень важно. Да, оно у меня есть и периодически о себе напоминает, однако сейчас я живу достаточно комплексную и классную жизнь, в которой много творчества, много энергии на инициативы в духе подкастов, креативных видео, блогинга, рассказов. Я копирайтер с журналистско-рекламным бэкграундом, блогер, автор рассказов, стихов, сценариев. Я пишу музыку. Я пишу о музыке, пишу о культуре и искусстве. В будущем рассматриваю для себя обучение на юнгианского аналитика. Читаю, пишу, общаюсь с друзьями, тусуюсь.

Важным аспектом этого всего является трезвость. Я бросила курить, отказываюсь от алкоголя. Чем меньше зависимостей, тем круче и стабильнее я себя ощущаю. Стабильность – это вообще болевая точка ПРЛ. А сейчас я позволила себе разнообразие жизни. Понимать, что я многое люблю, но есть и то, что я не люблю – видеть это и понимать при ПРЛ очень ценно. Я перестала требовать от себя какого-то одного направления, единства – и это дало мне спокойствие.

Ноутбук героини

ПРЛ не лечится только таблетками, это пожизненная качественная терапия и обязательная рефлексия. У всех есть представление, что жизнь с расстройством – мучительная. Это не так. Моя жизнь с пограничным расстройством яркая, стабильная, глубокая. Именно ПРЛ позволило мне творить, понимать, что мне интересно, чувствовать мою жизнь на 19 из 10. Да, у меня бывал ****, но я смогла это интегрировать настолько, что теперь я вспоминаю про ПРЛ только когда случается критическая ситуация. Тогда я пишу моему психиатру.

Я пожелаю всем напоследок ментальной стабильности и здоровья!

История Кати. Биполярное расстройство (БАР).

Биполярное расстройство (биполярное аффективное расстройство, БАР) — хроническое психическое заболевание, характеризующееся чередованием эпизодов мании или гипомании с периодами депрессии. Каждая из фаз длится от нескольких дней до месяцев.

С чего всё начиналось? Наверное, с самого раннего детства. Сколько я себя помню, у меня всегда были проявления нейроотличности, но в тот момент это ещё не было расстройством как таковым. Ярко проявилось оно, когда мне было 11 лет. Тогда умерла моя мама, покончила с собой. И сам факт её смерти, то, как это произошло, видимо, очень сильно сломало психику и стало триггером биполярного расстройства.

Тогда я ещё не знала, конечно, о диагнозе, но испытывала типичные симптомы. И считала себя плохим человеком. Я думала, что я вредная и ленивая. Плохая.

Во время учёбы в школе мне было не до «самокопаний», точнее – не до наблюдения за своим состоянием.

По выходным же в моем расписании всегда стояла уборка. Мне сначала нужно было сделать какие-то дела по дому, только потом я могла пойти гулять. Я очень хорошо помню, что пару недель подряд я могла вставать рано – в такие дни меня не успевали ругать за то, что я много сплю. Я быстро убиралась, и меня ругали в такие дни меньше, чем обычно. В такие дни я ходила гулять, чувствовала себя замечательно и ненавидела себя меньше, чем обычно. Но раз в 2-3 недели наступали такие выходные, когда я не могу встать, мне очень тяжело заниматься уборкой, я торможу, мне сложно думать.

В такие периоды меня называли ленивой, а я ничего не могла поделать со своей ленью.

Рисунок героини, который она нарисовала во время пребывания в психиатрической клинике

Я узнала о диагнозе, когда мне было примерно двадцать. Я очень сильно поругалось со своим другом и на этом фоне у меня было подавленное настроение. В этот же период я уехала от родителей и мой темп жизни ослабился. В тот момент я впала в депрессивный эпизод. Я перестала читать, рисовать. Мне не хотелось делать ничего.

Я тогда обратилась к психологу, но психолог сказал, что это не его профиль и мне нужно идти к психиатру. Я пошла к психиатру, честно говоря, с полным убеждением, что мне сейчас поставят депрессию, пропишут таблеточки, и я пойду жить дальше.

Я не рассматривала, что мои состояния напрямую ко мне как к личности могут и не относиться.

Я всю жизнь так жила и всю жизнь была убеждена, что я просто плохой человек. Что я ленивая, что я фантазёрка и вечно летаю в облаках. Я не рассматривала, что мои состояния напрямую ко мне как к личности могут и не относиться. Я была в полной уверенности, что я *** человек, нет таких больше людей, только я такая. Мне просто навешивали эти ярлыки.

И вот я прихожу к психиатру, меня долго расспрашивают. Я вспоминаю, как вообще все происходило со мной последние годы. Мне ставят достаточно быстро и чётко диагноз, который в дальнейшем подтверждается – у меня тяжелая форма биполярного расстройства без промежуточных фаз.

Обычно биполярное расстройство — это спад, плато, когда все относительно ровно и потом вверх. А в моем случае это был спад-вверх, спад-вверх. Как объяснил врач, это было связано с ранним дебютом болезни и, соответственно, отсутствием какого-либо лечения. Даже с психологом я не занималась.

Я была в шоке. Я не знала, что с этим делать. Меня пугало, что мне нужно будет очень много отдавать средств психиатру. Приём уже тогда стоил 4 тысячи (мы говорим о Москве). Нужно постоянно получать рецепты и покупать лекарства, которые тоже не дешёвые.

Тогда я была ещё не в самых здоровых отношениях. И мне мое заболевание вменили в вину. Мой на тот момент муж, говорил, что проблема во мне, что я просто тяну деньги из общего семейного бюджета.

Из-за этого мне внутренне было очень тяжело и грустно. Но одновременно с этим я почувствовала облегчение.

Мне кажется, что я подсознательно понимала, что это все не я, не моя личность. Это можно сравнить с какой-нибудь болезнью кишечника. Ты не знаешь, в чем причина, но всю жизнь плохо ешь, потому что тебе больно есть еду, которой тебя кормят. А потом оказывается, что у тебя врождённая патология кишечника.

Понимание, что я болею, помогло мне отделить болезнь от себя как личности. Из-за этого стало и тяжело, и легко одновременно.

Больше всего на меня повлиял тот факт, что в период, когда мне поставили БАР, эта болезнь была на слуху – в плохом смысле. Даже у Оксимирона (признан иноагентом) была песня «Биполярочка». Бум самодиагностики, биполярное расстройство стало очень популярным.

Во-первых, его действительно стали диагностировать чаще. В целом сейчас улучшается возможность диагностики и терапии сложных заболеваний.

Но, повторюсь, интернет и многие люди, у которых просто была какая-нибудь циклотимия (прим. циклотимия (циклотимическое расстройство) —аффективное расстройство, при котором характерна устойчивая нестабильность настроения), ставили себе биполярное расстройство.

На этом фоне я часто сталкивалась с обесцениванием.

При всех сложностях моего положения, я не идентифицирую себя через свое заболевание.

Биполярное расстройство напрямую влияет на мою жизнедеятельность. Сейчас у меня такой период, когда мне физически тяжело ходить на пары, хотя я вполне осознанный человек, понимаю, что мне это нужно, но я физически не могу. Встать с кровати в период спада – это огромный вызов. Когнитивные функции падают. Например, я забываю даже о тех делах, которые я собственноручно записывала предыдущим вечером.

Подобных ситуаций было навалом, надо мной просто смеялись в стиле «ах, эта ваша биполярка».

Еще меня удивило, что многие воспринимали БАР как раздвоение личности. Хотя это не так. БАР – это проблема в биохимии мозга, это разные заболевания.

Я выступаю за то, что любой человек с БАР – это не «биполярщик», а человек с биполярным расстройством, не инвалид, а человек с инвалидностью. Я как человек с заболеванием и как социальный журналист выступаю за то, что человек не определяется своей болезнью. Даже если человек без рук и без ног – он все еще человек, со своими интересами, качествами, плюсами и минусами.

Я стараюсь искать в своем заболевании не только минусы, но и плюсы.
Всем людям, которые сталкиваются с психиатрическими диагнозами, обязательно стоит наблюдаться. Диагноз типа БАР – это не шутка. Это не то, что можно «пофиксить» у психолога. Можно воспринимать это как смертельное заболевание.

Биполярное расстройство действительно одно из самых тяжелых, если смотреть статистику смертности. Люди с БАР часто совершают суицид. Депрессивный эпизод – в разы хуже, чем мания.

Я сейчас на постоянной терапии и всегда на связи с психиатром, поэтому даже самые темные мои дни не такие тяжелые, как раньше. Когда мне становится хуже, я первым делом пишу психиатру. Мы общаемся, иногда корректируем схему лечения. Терапия в моей жизни играет важную роль. Для меня это буквально вопрос жизни и смерти.

Это также, как с любой другой хронической болезнью. Я на постоянном контроле у врача.

Книга, которую героиня читала в психиатрической клинике

Пока было принято решение, что я нахожусь на пожизненном приеме медикаментов. Как любой человек с хронической болезнью, я надеюсь выйти когда-нибудь в полную ремиссию, но на данный момент я приближаюсь только к ремиссии медикаментозной.

Медикаментозную терапию подбирать очень сложно. В этом процессе важно не сдаваться, если сначала не помогает, не бросать лечение. Самим не отменять препараты.

Психофарма — сложная сфера. Здесь нужно относиться с пониманием к врачам, потому что они делают все, что могут. Терапия меняется, но не так быстро, как хотелось бы. К счастью, вариантов терапии становится все больше, побочных эффектов от таблеток – все меньше.

Мне всегда ставили биполярное устройство. Этот диагноз мне ставили около десяти врачей и на двух крупных консилиумах.

Сейчас я близка к ремиссии с периодическим возвращением к депрессивным эпизодам. Сейчас я как раз в таком депрессивном эпизоде, к сожалению. Но я верю, что я справлюсь.

Моя жизнь с диагнозом научила меньше осуждать людей, больше принимать людей и любить эту жизнь. Сложно описать этот момент, но когда из острой формы болезни с суицидальными мыслями, ненавистью к себе и неконтролируемыми перепадами я перехожу ремиссию, в более спокойное состояние, я начинаю понимать, какой офигенный этот мир, какие офигенные на самом деле люди.

Я стала намного терпеливее и терпимее.

Моя болезнь открыла для меня и сильные стороны во мне самой. Я читала в одной книге, где врач рассказывает о своем опыте жизнью с биполярным расстройством. Она говорит, что БАР – это зверь. Одновременно очень опасный, но и обладающий огромной силой.

Интересы, позитивные качества и характеристики усиливаются в разы, потому что когда человек переходит в манию и гипоманию, на ней он может все. Я ее сейчас реже испытываю, но, когда испытываю, я чувствую, что мои когнитивные и творческие способности растут. Раньше еще росла память, но после двух инсультов это закончилось.

Одна из татуировок героини

Нужно быть чуть бережнее друг к другу. Не осуждать людей с заболеваниями – с любыми, не только с психиатрическими.

Я хочу, чтобы люди без диагнозов понимали, что диагнозы психиатрические — это не шутка, не мем в интернете, не прикольная картинка из всяких там американских сериалов. Это такой же диагноз, как кардиомиопатия, как онкология. Нужно быть чуть бережнее друг к другу. Не осуждать людей с заболеваниями – с любыми, не только с психиатрическими.

Если бы я могла посоветовать себе что-то в тот момент, когда это все началось, я бы посоветовала себе ценить себя, не винить, не ненавидеть, не относиться к себе как к отбросу общества. Я бы сказала себе, что я всё смогу, всё станет намного легче.

Я бы сказала себе – не сдавайся, всё будет хорошо!

История Маши. Тревожно-депрессивное расстройство.

Тревожно-депрессивное расстройство (ТДР) — заболевание, при котором чувство постоянной беспочвенной тревоги сочетается с классическими симптомами депрессии — стойким снижением настроения и безнадёжностью.

Первые звоночки начались в 14 лет. У меня тогда начались проблемы с моим окружением, болезненные отношения. Я вырезала у себя на коже разные послания. Я думаю, что это было больше показательно. Бывало, что я поссорилась с подругой, через пару часов она спрашивала меня «как ты?», а я отправляла ей фотографию своей ноги, на которой было ножницами вырезано «I’m ok Еva». Порезы были неглубокие, но все же. Мне казалось, через это люди поймут, как я страдаю.

Осенью 2019 года у меня был тяжелый период. Я очень сильно похудела, хотя ела так же. Я постоянно спала, ни с кем не хотела видеться. Ухудшились когнитивные функции, память. Бывало, я читаю текст, с пониманием которым до депрессивного эпизода не было проблем, а во время эпизода я читаю и не понимаю, о чем он. Не понимаю смысла слов. Буквы вижу, но смысла не могу понять. Тогда я поняла, что что-то идет не так.

Постоянная тревога, которая не исчезает даже во сне. Тревога постоянно где-то в теле. Тревога бесконечна.

В 2020 году, когда я не поступила в университет, а все мои друзья поступили, я лежала дома и смотрела в стенку. Так выглядел мой день. Я включала на фон «Мужское / Женское», и мне казалось, что я тоже живу, когда слушала проявления человеческой жизни через экран. Я не вставала с кровати по 22 часа в сутки. Я не ела, не чистила зубы. Раз в несколько дней я выползала в душ. Я не мылась – просто сидела под водой. Вытиралась и шла обратно в кровать.

Мое заболевание на пике – это сон по 16-18 часов в сутки. Я могу не мыть голову, не чистить зубы, вообще не вставать с кровати. Постоянная тревога, которая не исчезает даже во сне. Тревога постоянно где-то в теле. Тревога бесконечна. Бесконечны и мысли, которые крутятся и крутятся… В тот период у меня был селфхарм, который было невозможно сдерживать. Я не резалась, я чесалась. Настолько сильно, что я могла ногтями снимать куски кожи. В тот период я вся была в ранах.

В какой-то момент у меня появилось перманентное чувство тошноты, которое никогда не проходило. Даже во сне. Мне помогли, только когда я легла в психиатрическую клинику и мне прописали правильные для меня препараты.

Я лежала в клинике неврозов, там меня быстро поставили на ноги. Моих соседок, которые тоже лежали с депрессивной симптоматикой, тоже поставили на ноги. Из клиники не выпускают, пока не станет легче. Врачи пробуют разные схемы таблеток.

Сначала я боялась ложиться в «психушку», но мне попался хороший врач, которая убедила меня, что «там такая атмосфера, что всем становится лучше». Она была права. Мне стало лучше, и это дорогого стоит.

Маша

Раньше я наблюдалась у частных психиатров, мне выписывали очень низкие дозировки даже при тяжелых состояниях. В клинике я узнала, что частные психиатры часто боятся проводить действенное лечение, потому что тогда состояние пациента станет их ответственностью. Например, частники редко выписывают действенные, но тяжелые препараты по этой причине.

В клинике корректную для меня схему лечения подобрали со второго раза. В частных клиниках легко разбрасываются диагнозами. В госклиниках, чтобы поставить серьезный диагноз, собираются консилиумы. Постановка диагноза – это серьезное мероприятие. Когда я легла в клинику, мне прописали 8 таблеток. И я начала восстанавливаться. Раньше я пила половинку-четвертинку одного препарата – это не помогало.

Мне однажды поставили БАР, по непонятной для меня причине. Условная «мания» у меня была один раз, и можно поспорить, действительно ли это была она или естественная реакция человека, который вышел из долгих отношений и почувствовал свободу.

За свою жизнь я пропила около 30 различных препаратов. Не очень ясно, в чем была проблема – в дозировке или в том, что препарат не подходил. Сейчас мне помогает тот же препарат, который мне уже прописывал частный врач. Но если раньше я пила половинку таблетки, то сейчас пью 4 таблетки за раз – и это срабатывает.

Когда я не пила таблетки, даже работу было начинать трудно. Я работаю репетитором уже много лет – меня все равно «штырило» перед каждым новым учеником, я обливалась потом.

Сейчас я на таблетках, могу нормально работать, общаться с людьми, я езжу в путешествия. Без таблеток это все нереально.

Еще мне помогает стабильный распорядок дня, паттерны, которые дублируются. Например, я каждый вечер гуляю с собакой, иду в один и тот же магазин, где покупаю одну и ту же еду. Ем один и тот же завтрак. Я прописываю расписание всех событий. То, как я организовала свою работу, во многом держит меня на плаву. Когда я училась на очном отделении в университете, мне было тяжело ездить на учебу. Проблема была даже не в том, чтобы встать, а в том, чтобы выйти из дома и зайти в метро. Эти 20-30 минут в метро были самым тревожным временем дня.

Мне важно, что у меня нет начальника, никто не может меня контролировать. Я полностью сама управляю своим расписанием. Если я плохо себя чувствую, я отменяю или переношу урок. Моя работа держит меня на плаву.

Без распорядка дня я постоянно ощущала нестабильность. Мне было непонятно, что у меня впереди. Постоянно забывала о каких-то важных делах, встречах. Тревога захватывала меня моментально.

Главное: если это болезнь – значит, это можно лечить.

Я идентифицирую себя как человека с депрессией. Для меня это было важно. Когда мне впервые поставили диагноз весной 2020 года, я почувствовала облегчение. Я поняла, что это действительно болезнь, а не какие-то мои выдуманные проявления.

Главное: если это болезнь – значит, это можно лечить.

Когда я знакомлюсь с какой-то компанией я предупреждаю, что у меня депрессия. Когда вступаю в отношения тоже предупреждаю об этом. Депрессия – это важная часть моей жизни, она влияет на меня и мои реакции. Я считаю, что люди должны об этом знать.

Маша и её собака

Мне на самом деле сложно поверить, что есть люди без депрессии

Во-первых, в моем окружении много людей с похожими диагнозами.

Во-вторых, это со мной очень давно, для меня это органично. Кажется, что так живут все. Иногда я смотрю на людей без диагноза и думаю: «Неужели тебе никогда не хотелось убить себя? Неужели не было периодов, когда у тебя не было даже сил двигаться?». Для меня такие состояния когда-то были нормой.

До депрессии я была другим человеком – ярким, громким и достаточно импульсивным. Сейчас я спокойная, вдумчивая. Я думаю, что это даже плюс. Я педагог, и детям очень нравится мое спокойствие, моя структурированность – эти качества тоже появилось из-за депрессии.

Депрессия – это не навсегда.

Мне бы хотелось, чтобы люди понимали, что даже если они тоже испытывают такое состояние – это лечится. Депрессия – это не навсегда. Моя личная рекомендация: постарайтесь обратиться в хорошую государственную клинику, не в частную.

Из Советского Союза остался миф, что, если попасть в психиатрическую клинику, поставят на учет. Это неправда. На учет ставят наркоманов и шизофреников. Депрессия – безобидное заболевание, оно не ограничивает базовые возможности. Например, водить машину или работать в госучреждении.

Собака Маши

Сейчас я живу полноценной жизнью. У меня работа, отношения, собака. Много планов на будущее. Мой диагноз не стал для меня клеймом. Мне гораздо легче справляться с моей тревогой. Я её практически не чувствую. Сейчас я работаю репетитором, у меня 15 учеников, я перестала чувствовать панику в работе с людьми. Депрессию я чувствую. Сейчас я начала больше спать, чувствую, что сваливаюсь в новый эпизод. Но у меня есть уверенность, что мне помогут, потому что я нашла своих врачей – и даже если я снова упаду, мне помогут подняться.